Глава 3

Важным аспектом анализа будущих моделей является перераспределение ролей между государством, бизнесом и наднациональными институтами.

XX век видел маятник от государственничества (плановые экономики, кейнсианство) к либеральной дерегуляции (неолиберализм 1980−2000-х).

XXI век, вероятно, сформирует новые формы управления и координации, учитывающие как уроки прошлого, так и новые реалии (технологии, глобальность проблем).

Государство в экономиках будущего, судя по тенденциям, возвращает себе активные позиции.

Даже в рыночных экономиках усиливаются элементы промышленной политики: правительства инвестируют в ключевые отрасли (полупроводники, энергетика, биотех), вводят стратегическое планирование (ЕС с программой Green Deal, США с актом о снижении инфляции, ориентированным на климатические технологии).

Причины — необходимость обеспечить национальную конкурентоспособность, а также решать задачи, которые рынок сам не решает (неравенство, климат).

В возможных моделях посткапитализма или эко-социализма роль государства централизована: оно обеспечивает базовый доход, устанавливает рамки экологического потребления, поддерживает тех, кого вытеснила автоматизация.

Например, в посткапиталистическом сценарии без UBI (Universal Basic Income, «универсальный базовый доход») не обойтись, а значит государство становится гарантом минимального благосостояния.

В технократическом сценарии государство (или партийное руководство) вообще является главным хозяйственным игроком, опирающимся на данные и экспертов.

Даже в корпоратократии государство остается арбитром: оно либо в союзе с корпорациями (как в некоторых авторитарных режимах, где олигархи согласуют действия с властью), либо пытается их обуздать.

Таким образом, вероятен отход от догмы о «минимальном государстве» — будущее требует умного, стратегически мыслящего государства.

Как отмечал политолог Джозеф Най, главная задача — найти баланс между эффективностью узких коалиций и инклюзивностью участия всех групп​ (weforum.org).

Новые формы правления могут включать партнерства государства с частными игроками и гражданским обществом.

Корпорации в будущем получают двойственную роль.

С одной стороны, в ряде сценариев (корпоратократия, платформенная экономика) именно они становятся основными носителями власти и ресурсов.

Тогда нужны механизмы подотчетности бизнеса обществу: например, через ESG, через включение представителей общественности в советы директоров (модели co-determination, как в Германии), через международные кодексы.

С другой стороны, есть и позитивная сторона — корпорации могут стать двигателями прогресса, если будут правильно мотивированы.

Пример — партнерство в инновациях: частная компания часто быстрее создает решение (скажем, система мобильных платежей), а государство потом использует это для улучшения благосостояния людей​.

В Кении частная фирма разработала мобильную платежную систему M-Pesa, фактически создав банковскую инфраструктуру, гораздо быстрее, чем смогло бы государство; впоследствии правительство подключилось и стало через нее предоставлять услуги​ (weforum.org).

Такой партнерский подход («государство как платформа») может стать нормой: государство задает цели и регулирует, а бизнес предлагает решения и инвестиции.

Однако без надзора со стороны общества крупный бизнес будет руководствоваться прежде всего прибылью.

Поэтому, возможно, усилится роль профсоюзов, НКО, потребительских сообществ в контроле над корпорациями.

К 2050 г., например, технологии блокчейн могут обеспечить прозрачность цепочек поставок — и НКО смогут отслеживать, насколько этично и экологично действует та или иная корпорация, влияя на репутацию.

Также вероятно, что корпоративный мир примет более сетевую форму: вместо пирамидальных гигантов — экосистемы, объединяющие множество участников, в том числе мелких.

Это может дать более распределенное управление, хотя крупные узлы сети все равно будут влиятельны.

Международные организации и надгосударственные структуры к середине века тоже изменятся или появятся новые.

Нынешняя система (ООН, МВФ, Всемирный банк, ВТО) создавалась после Второй мировой и отражает баланс сил XX века. В условиях, когда 70% экономики G20 будет приходиться на не-западные страны ​(brookings.edu), архитектура глобального управления должна эволюционировать.

Один из трендов — усиление форумов типа G20, БРИКС, ШОС, где учитываются интересы крупных развивающихся стран. Экономисты уже давно предлагают заменить узкий G7 более представительными форматами​ (brookings.edu).

К 2050 г., возможно, возникнет новая Бреттон-Вудская система 2.0, где, например, юань включен на равных, или где резервные валюты распределены пропорционально долям в мировой экономике.

Международные институты могут пересмотреть принципы голосования (например, двойное большинство — и по странам, и по населению/вкладу, чтобы решения были легитимнее)​ (weforum.org).

Особая роль у организаций по климату и устойчивости.

Реализация и развитие Пакта во имя будущего («Саммит Будущего» ООН) может заложить основы координации до 2050 г.

Если мир пойдет по ESG-сценарию, могут появиться новые органы: например, Всемирная организация по углероду, распределяющая квоты на выбросы; или Международное агентство по ИИ, устанавливающее нормы использования ИИ в глобальном масштабе. Возможно, традиционные организации расширят мандат — к примеру, МВФ и Всемирный банк уже начинают учитывать климатические риски в программах, а ВТО обсуждает экологические стандарты торговли​ (brookings.edu).

Однако возможен и менее кооперативный исход: регионализация глобального управления.

Если мир расколется на блоки, появятся региональные «мини-ООН» — скажем, Азиатский валютный фонд, Панамериканская система развития и т. п.

Международные организации тогда будут скорее полем борьбы за нормы, чем единым управляющим центром.

Новые формы распределения ресурсов тоже могут возникнуть.

Например, концепция глобального базового дохода (распределение части мирового ВВП всем жителям планеты) — пока утопия, но в рамках борьбы с глобальной бедностью к 2050 г. нищета может быть почти ликвидирована (прогнозы CGD — менее 2% населения в крайней бедности)​ (korbel.du.edu).

Это потребует солидарных действий: возможно, налогообложения глобальных публичных благ (моря, атмосфера — идея налога за пользование глобальными ресурсами).

Международные фонды по типу Зеленого климатического фонда, Фонда для пандемий и т.д. могут стать важными механизмами переброски средств от богатых регионов к бедным на решение общих проблем.

В свете всего этого, управление будущего скорее всего будет более комплексным.

Стираются грани между темами: торговля, финансы, экология, технологии — всё взаимосвязано​ (brookings.edu). Поэтому и управление станет «сквозным».

Например, чтобы успешно развиваться, страна должна одновременно решать и экономические, и социальные, и экологические задачи — и координация может идти через целевые коалиции.

Один из вопросов — как обеспечить участие граждан в этих более сложных системах? В конце концов, любая модель должна быть легитимна. Здесь возможны инновации демократии: электронное участие, прямые опросы по ключевым вопросам, или наоборот — рост технократии с ограниченной демократией.

Вероятно, разные страны выберут разный баланс (как уже обсуждалось в моделях).

Подводя итог, роль государства, корпораций и международных институтов будет пересобираться в новую конфигурацию.

В утопических сценариях — они успешно сотрудничают (государство задает стратегию и гарантии, бизнес воплощает инновации, глобальные институты обеспечивают справедливые правила).

В деструктивных — либо государство подавляет все (оруелловская диктатура), либо корпорации выходят из-под контроля (технофеодализм), либо международные попытки координации проваливаются (анархия и каждый сам за себя).

Как и в прошлом, реальность, вероятно, окажется где-то посередине, с элементами и того, и другого.