Глава 1
Контекст экономики будущего
Структура мирового ВВП и глобальный порядок
По прогнозам, мировая экономика к 2050 году более чем удвоится в реальном выражении за счет технологического прогресса и повышения продуктивности (pwc.com).
При этом основной вклад будет исходить от развивающихся экономик. Так называемая группа E7 (семь крупнейших развивающихся экономик) может расти примерно вдвое быстрее, чем страны G7, вследствие чего к 2050 году 6 из 7 крупнейших экономик мира станут развивающимися — Китай (1-е место по объемам ВВП), Индия (2-е) и Индонезия (4-е) обойдут большинство нынешних лидеров (pwc.com).
Доля Китая в мировом ВВП (по паритету покупательной способности) может достичь ~20%, выведя его на первое место, в то время как США сместятся на третью позицию, а совокупная доля стран Евросоюза может снизиться ниже 10% (pwc.com).
Долгосрочные сценарии от PwC показывают, как к 2050 году Индонезия, Бразилия, Россия и Мексика войдут в первую семерку экономик, вытеснив многие развитые страны (pwc.com).
Иными словами, происходит смещение глобального экономического центра тяжести — доля развивающегося мира в суммарном ВВП G20 может достигнуть ~70% к середине века (против ~17% в 2000 году) (brookings.edu).
Этот мультиполярный экономический порядок потребует перестройки международных институтов, чтобы отразить новые реальные балансы сил.
Такие сдвиги сопровождаются изменениями в отраслевой структуре ВВП.
Ожидается дальнейшая тертиаризация экономики — рост доли сектора услуг и знаний, включая цифровые услуги, финтех, образование и здравоохранение, тогда как традиционное промышленное производство благодаря автоматизации будет требовать меньше трудовых ресурсов.
Тертиаризация экономики — это процесс структурного изменения экономики, при котором растёт доля сектора услуг (третичного сектора) в валовом внутреннем продукте (ВВП) и занятости населения, одновременно с относительным снижением доли промышленности и сельского хозяйства.
Тертиаризация сопровождает развитие постиндустриальных обществ и отражает переход к экономике знаний, высоких технологий и сервисов.
Тертиаризация сопровождает развитие постиндустриальных обществ и отражает переход к экономике знаний, высоких технологий и сервисов.
Информационные технологии и данные становятся «новой нефтью» цифровой экономики, ускоряя переход к экономике, основанной на знаниях.
В то же время новые «зеленые» отрасли — возобновляемая энергетика, экологическая инженерия, утилизация и переработка отходов — получат импульс в связи с климатической повесткой и моделями устойчивого развития.
Вероятны и новые секторы, основанные на биотехнологиях (генная инженерия, биофармацевтика, искусственное продовольствие) — их доля будет расти по мере удешевления технологий и снятия этических барьеров.
Таким образом, к 2050 г. мировая экономика не только перераспределится между регионами, но и качественно изменится, опираясь на другие источники роста и типы ресурсов (цифровые, интеллектуальные, возобновляемые).
Трудовые рынки и занятость
На горизонте 30−50 лет рынки труда претерпят существенную эволюцию под влиянием демографии и автоматизации.
С одной стороны, в ряде развитых стран ожидается сокращение трудоспособного населения из-за старения.
Первая половина XXI века уже отмечена беспрецедентным сокращением рабочей силы в богатых экономиках: так, с 2015 по 2050 год совокупно трудоспособное население стран-членов Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) уменьшилось бы более чем на 92 млн человек (например, Япония — минус 20 млн, Италия — минус 9 млн) (cgdev.org).
Коэффициент демографической нагрузки (отношение иждивенцев к работающим) в ряде государств превысит 1, то есть на одного работника будет приходиться более одного пенсионера или ребенка (cgdev.org).
Такие тенденции ставят вызовы для пенсионных систем, требуют повышения продуктивности труда и, возможно, стимуляции иммиграции или продления активного долголетия работников через успехи медицины.
С другой стороны, стремительное развитие искусственного интеллекта и роботизации автоматизирует многие виды труда.
Оценки исследователей варьируются, но в перспективе ближайших десятилетий от 9% до 47% текущих рабочих мест могут быть автоматизированы с помощью технологий (gao.gov).
В наибольшей зоне риска — типовые, повторяемые операции и низкоквалифицированный труд (кассиры, бухгалтеры, операторы), но по мере совершенствования ИИ и робототехники автоматизация затрагивает и среднеквалифицированные задачи (логистика, офисное администрирование) и даже отдельные высококвалифицированные (например, диагностика заболеваний ИИ-врачом, алгоритмический анализ данных вместо аналитика) (gao.gov).
Безработица технологического характера может вырасти, хотя часть специалистов полагает, что новые технологии создадут и новые профессии (разработка ИИ-систем, кибербезопасность, уход за пожилыми, которых станет больше и т.д.).
В любом случае структура занятости изменится: вероятен рост доли гиг-экономики и проектной работы, когда люди вместо штатной позиции выполняют краткосрочные задачи (многие — на цифровых платформах).
Экономист Карл Вайдерквист отмечает, что распространение ИИ может вынудить даже высококвалифицированных сотрудников переходить на более низкооплачиваемые временные работы, что увеличит конкуренцию за простые вакансии, снижая зарплаты и усиливая неравенство (theguardian.com).
Одновременно рынок потребует новых навыков: креативности, комплексного мышления, межличностного общения — тех, что труднее автоматизировать.
Государствам и бизнесу предстоит задача масштабного переквалифицирования работников под нужды новой экономики.
Глобальная торговля, валюты и финансовые системы
Международная торговля к 2050 году может принять новые формы.
С одной стороны, исторический опыт показывает, что откат к протекционизму наносит долгосрочный ущерб глобальному росту (pwc.com).
Поэтому, несмотря на текущие тенденции к торговым войнам или регионализации цепочек поставок, в долгосрочной перспективе сохранение открытых рынков будет ключевым для роста мировой экономики.
Однако характер глобализации меняется: возрастает доля внутрифирменной торговли (между филиалами транснациональных компаний) и цифровой торговли (передача данных, цифровые услуги вместо обмена только физическими товарами) (brookings.edu).
Уже сейчас наблюдается тенденция к «slowbalisation» — замедлению темпов глобализации: мировая торговля растет не так стремительно, как в 1990-е — 2000-е годы.
К 2050 г. структура мирового экспорта сместится в пользу Юго-Восточной Азии и Африки, по мере того как эти регионы станут крупными производителями и потребителями.
Возможен рост региональных торговых блоков и двусторонних соглашений (например, зоны свободной торговли в Азии, Африканская континентальная ЗСТ), что сделает мировую торговлю более сетевой, многополярной.
Также на торговлю повлияют экологические факторы: например, введение углеродных тарифов (Carbon Border Adjustment Mechanism (CBAM) и аналогов) может изменить конкурентоспособность экспортеров с разным углеродным следом, стимулируя более экологичные практики (см. сценарии с ESG в Разделе «Сценарии развития: от утопии до деструкции»).
Роль глобальных валют и финансовой системы также трансформируется.
С конца XX века доминирующую позицию сохранял доллар США, однако к 2050 г. его статус может ослабнуть.
По оценкам экспертов, доля доллара в мировых валютных резервах способна снизиться до ~40−45% (с ~60% сегодня) (omfif.org).
Это естественное следствие уменьшения относительного веса США в мировой экономике и стремления крупных развивающихся стран диверсифицировать резервные активы (omfif.org).
Евро и китайский юань к этому времени нарастят свое значение как международные валюты (omfif.org).
Уже сейчас Китай продвигает использование юаня в торговых расчетах и создает альтернативные финансовые инфраструктуры (например, межбанковская система CIPS взамен SWIFT, совместные с партнерами валютные своп-линии).
Мир становится мультивалютным, где ни одна валюта не обладает абсолютной гегемонией, а региональные резервные валюты сосуществуют.
Параллельно развивается и сама природа денег.
Центральные банки активно экспериментируют с цифровыми валютами (CBDC — Central Bank Digital Currency). По состоянию на 2022 год свыше 100 стран исследуют или тестируют CBDC, а некоторые уже запустили их в оборот (например, «песочный доллар» на Багамах, цифровой юань в Китае) (imf.org).
Электронные валюты центральных банков могут к 2050 г. стать обыденной частью финансовой системы, повысив эффективность и доступность платежей.
Как отмечает МВФ, при надлежащем дизайне CBDC способны обеспечить большую надежность, безопасность и низкие издержки транзакций, чем частные крипто-активы (imf.org).
В то же время частные криптовалюты и стейблкоины либо найдут свою нишу, либо будут жестко регулироваться — пока что без поддержки государства они слишком волатильны и рискованны, чтобы стать основой системы (imf.org).
Вероятно появление гибридной системы, где блокчейн-технологии используются для повышения прозрачности и скорости финансовых операций (например, смарт-контракты для расчетов, токенизация реальных активов), но контроль над эмиссией денег остается у центральных банков.
Финансовые рынки к 2050 г. станут еще более взаимосвязанными глобально — уже сегодня фактически формируется единый мировой рынок капитала (brookings.edu).
Это потребует скоординированных регуляторных мер, чтобы предотвратить глобальные финансовые кризисы.
Новые технологии (ИИ в финансах, большие данные) позволят регуляторам лучше мониторить риски, но создадут и новые вызовы — кибербезопасность, глобальные потоки «бесконтактного» капитала, обходящие традиционные контрольные механизмы.
Таким образом, финансовая архитектура будущего балансирует между инновациями (децентрализация, финтех) и сохранением стабильности (роль регуляторов, новых правил игры).
Назад
Вступление