Раздел 4

Россия
и глобальные макротренды


Россия, будучи крупной экономикой и важным игроком на сырьевых рынках, остро чувствует на себе воздействие описанных глобальных трендов. В ближайшие 5−7 лет эти макротренды создают для РФ комплекс вызовов, но также и определённые возможности. Рассмотрим ключевые аспекты.

Геоэкономическая фрагментация: новая внешне­экономиче­ская реальность

В результате санкций и общего охлаждения отношений с Западом Россия фактически оказалась вовлечена в процесс геоэкономической фрагментации. Традиционные торгово-инвестиционные связи с ЕС, США, Японией ослабли, на первый план вышел «поворот на Восток» — развитие обменов с Китаем, Индией, Турцией, странами Ближнего Востока, а также партнёрами по ЕАЭС. Этот сдвиг заметен статистически: Китай стал главным торговым партнёром РФ, обеспечив 20% российского экспорта и почти 40% импорта​ (kommersant.ru). Доля «недружественных» стран (ЕС, G7) в товарообороте РФ сократилась с ~55% в 2021 г. до ~35% в 2023 г. (по данным ФТС). Происходит перестройка логистики: многие потоки, ранее шедшие напрямую в Европу, перенаправляются через альтернативные маршруты — порты Турции, ОАЭ, торговлю через ЕАЭС. Появились новые крупные покупатели российских ресурсов — в 2023 г. на Китай пришлось 45,7% экспорта российской нефти, 48% угля, 23% трубопроводного газа и 24% СПГ(russiancouncil.ru). То есть Китай фактически стал ключевым внешним потребителем энергоресурсов РФ, оттеснив ЕС. Индия вышла на второе место как рынок сбыта российской нефти (более 20% экспорта нефти). В импорте критичных технологий Россия теперь зависит от Китая, а также от реэкспорта через «дружественные» юрисдикции (Турция, Казахстан, ОАЭ, Сербия и т. д.). Это снижает эффективность и повышает издержки, но обеспечивает определённую жизнеспособность экономики в условиях изоляции от Запада.

Риски

Главная угроза для России в условиях деглобализации — сужение рынков сбыта и доступа к передовым технологиям. Фрагментация мировой экономики происходит по неблагоприятному для РФ сценарию: страна оказалась вне крупнейших технологических блоков и глобальных цепочек сектора высоких технологий. Ограниченный доступ к западному оборудованию и софту затрудняет модернизацию промышленности. Кроме того, высокая зависимость от узкого круга партнеров (прежде всего Китая) создает уязвимость: Китай диктует жёсткие ценовые условия на российское сырьё и повышает цены на свой экспорт в РФ (например, электронику). Геоэкономическая изоляция усиливает структурные проблемы — падение инвестиций, «утечку мозгов» (релокация части квалифицированных кадров в IT и науке). По сути, Россия рискует остаться на периферии новой мировой экономики, интегрированной лишь с ограниченным набором стран. Эффект от этого — потенциальное снижение долгосрочного роста. Как отмечает Всемирный банк, во всех сценариях глобальной декарбонизации и перехода к новой геоэкономике ВВП и благосостояние России окажутся ниже базового тренда​. В мягком варианте (кооперативная реакция без жёстких углеродных барьеров) потери ВВП РФ к 2050 г. оцениваются ~0,9%​, в жёстком (некооперативном, с введением пограничных углеродных налогов со стороны импортеров) — до 4,6% ВВП​ (rbc.ru). Эти оценки показывают цену изоляции и бездействия.

Возможности

С другой стороны, фрагментация побуждает Россию активнее развивать собственное производство и новые партнерства — своеобразная «импортозамещающая индустриализация». Есть шанс занять ниши на рынках стран, откуда ушли западные конкуренты: например, в Беларуси, Центральной Азии растёт экспорт российских несырьевых товаров (машины, продтовары). Усиление сотрудничества в рамках ЕАЭС, ШОС, БРИКС может помочь компенсировать часть утраченных связей. Также Россия стремится привлечь инвесторов из «дружественных» стран, предлагая им локализовать производство на освобождающихся нишах (авто, потребительская электроника и др.). Пока это дает ограниченные результаты (китайские автопроизводители заполнили ~40% российского рынка автомобилей в 2023 г., однако локализация низка). Тем не менее, френдшоринг по-российски — размещение производств партнёров внутри РФ — рассматривается как способ получить технологии и рабочие места. Например, идут переговоры о сборке иранских автомобилей, турецкой бытовой техники, китайской электроники на российских площадках. Если удастся создать совместные предприятия, это смягчит технологический голод. Кроме того, изменение торговых потоков дало импульс развитию отечественной логистики: портов Дальнего Востока, Север—Юг (через Каспий), инфраструктуры на границе с Китаем.
Отдельно стоит отметить цифровую трансформацию в России. Уход западных IT-платформ стимулировал рост локальных аналогов: взлетела аудитория отечественных соцсетей, маркетплейсов, финтех-приложений. Государство усилило поддержку IT-отрасли (налоговые льготы, гранты, проект «Цифровая экономика»). Российские компании развивают решения на базе открытого ПО и собственных разработок, особенно в сфере информационной безопасности, облаков и импортозамещения корпоративного софта. Благодаря сильному заделу (математика, программирование) Россия способна создавать конкурентоспособные цифровые продукты, ориентированные на внутренний рынок и СНГ. Это важная возможность диверсификации экономики. Ограничения — отток части айтишников за рубеж и ограничения доступа к передовым чипам и оборудованию для дата-центров из-за санкций.

Стратегии адаптации

В ответ на структурные изменения внешней среды Россия выработала ряд подходов:
  • Импортозамещение и технологическая автономия;
  • Переориентация экспорта;
  • Углубление интеграции с соседями.
Импортозамещение и технологическая автономия
Приняты программы по локализации в ключевых отраслях (авиа, машиностроение, фармацевтика, электроника). Ускоряется разработка отечественной элементной базы (проект «Байкал», «Эльбрус» в микроэлектронике) и программных продуктов. Банк России рекомендовал финансовому сектору перейти на отечественное ПО к 2024−2025 гг. Однако полного замещения достичь сложно, реалистичнее цель — снизить критическую зависимость.
Переориентация экспорта
Энергоресурсы перенаправляются в Азию: построены новые трубопроводы (Сила Сибири для газа), наращиваются мощности по сжиженному газу (Ямал СПГ, проекты в Арктике и на Дальнем Востоке). Выход на рынки сжиженного природного газа (СПГ) особенно важен, так как позволяет отвязаться от стационарных трубопроводов в Европу. По нефти — развитие инфраструктуры на Восток (порт Козьмино, железнодорожные маршруты). В несырьевом экспорте — ставка на Африку, Латинскую Америку (продвижение продовольствия, удобрений, машиностроения через межправительственные комиссии, бартерные схемы, расчёты в нацвалютах).
Углубление интеграции с соседями
В рамках ЕАЭС реализуются меры для бесшовной торговли (цифровые транспортные коридоры, сопряжение таможенных систем). С Китаем достигнуты договорённости о росте доли рубля и юаня в взаиморасчётах (более 70% торговли РФ—КНР теперь без доллара). Ведётся работа над Cеверным морским путём (СМП) как альтернативой Суэцкому каналу — это может усилить транзитную роль РФ между Азией и Европой в будущем, если инфраструктура будет развита.
Вместе с тем, структурные ограничения российской экономики — узость внутреннего рынка высокотехнологичной продукции, недостаток инвестиций и капитала, санкционное давление — делают задачу полной компенсации утраченных связей чрезвычайно сложной. В обозримой перспективе российская экономика, вероятно, сохранит ориентированность на сырьевой и базовый сектор, с ростом роли государства и госкомпаний в ключевых проектах (как ответ на уход частного зарубежного капитала). Это может стабилизировать ситуацию, но несёт риски снижения инновационной динамики и продуктивности. Эксперты подчёркивают: без структурных реформ внутри страны (улучшение инвестклимата, защита конкуренции, развитие человеческого капитала) потенциал адаптации к новым глобальным условиям будет ограничен​ (rbc.ru).

Энергопереход: вызовы для углеводород­ной экономики России

Глобальный тренд на декарбонизацию представляет, пожалуй, главную долгосрочную угрозу для России как одного из крупнейших поставщиков ископаемого топлива. Экспорт нефти, газа и угля исторически обеспечивает значительную часть доходов бюджета и валютной выручки страны (около 50% экспортных поступлений в допандемийные годы). Если мировое сообщество последовательно сократит потребление этих видов топлива, Россия столкнётся с структурным падением спроса на свой основной экспортный товар. Уже сейчас заметны первые сигналы: Европа — некогда крупнейший покупатель российского газа (~150 млрд м³/год по трубопроводам) — к 2023 году практически отказалась от него, заменив СПГ и поставки от других. В перспективе ЕС планирует снизить потребление газа на 30% к 2030 г. и более чем на 60% к 2040 г. (в рамках Fit for 55 и REPowerEU). Это означает, что даже при гипотетической нормализации отношений экспорт газа в Европу восстановится лишь частично. Аналогично, европейский рынок нефти для РФ сузился из-за эмбарго и введения ценового потолка.
Глобально, как отмечалось, пик спроса на нефть вероятен около 2030 г. С этого момента спрос будет стагнировать или снижаться, конкуренция между экспортёрами обострится. Анализ сценариев от экспертов Высшей школы экономики показывает: нет реалистичных сценариев, при которых физические объёмы экспорта углеводородов из России могут превысить уровень 2019−2022 гг.​ . То есть, в лучшем случае Россия удержит нынешние объёмы поставок, а в худшем — столкнётся с их падением. Например, в сценариях Игоря Макарова (НИУ ВШЭ) при «Примирении» с Западом и умеренной глобальной декарбонизации объём экспорта нефти и газа РФ к 2040 г. может сохраниться или немного вырасти (+3−21% к 2050 г.), тогда как в сценарии «Конфронтация» с продолжением текущей изоляции — неизбежно падение экспорта к середине века​. Уже к 2030-м годам возрастают риски снижения спроса на наиболее углеродоёмкие виды топлива (уголь, мазут) со стороны внешних рынков​ (daily.hse.ru).
Особое опасение у российских экспортеров вызывает введение углеродных пограничных мер (Carbon Border Adjustment Mechanism, CBAM) крупнейшими экономиками. ЕС с 2026 г. запускает механизм углеродного сбора на импорт стали, цемента, удобрений и других энергоёмких товаров. Это затронет российскую металлургию и химпром, снижая их конкурентоспособность в Европе. Расчёты показывают, что к 2035 г. из-за CBAM экспорт РФ в ЕС сократится, хотя частично будет перенаправлен на другие рынки​ (rbc.ru). В целом, декарбонизация внешнего спроса грозит России постепенной утратой статуса энергетической «супердержавы». Традиционная модель роста за счёт расширения добычи углеводородов уже не работает — рынок сбыта не расширяется. В мировой экономике будущего нефть, газ и уголь уже не смогут быть основными драйверами развития России​ (daily.hse.ru).
Однако энергетический переход несёт и определённые возможности для РФ. Во-первых, Россия обладает огромными территориями и природными ресурсами, которые могут быть востребованы в низкоуглеродном мире.
Например:
Возобновляемая энергия
У России большой потенциал ветра (особенно в Арктике, на побережьях) и солнца (Юг, Сибирь). Хотя пока доля ВИЭ (без ГЭС) в генерации <1%, в теории избыток дешёвой зеленой энергии мог бы использоваться для производства экспортоориентированного водорода или энергоёмких «зелёных» продуктов (алюминий, сталь).
«Зелёный» водород и аммиак
До 2022 г. обсуждались проекты экспорта водорода в Европу — например, «розового» водорода, полученного электролизом на АЭС (у РФ мощный атомный сектор). Сейчас европейский рынок для РФ закрыт политически, но в мире формируется спрос (Япония, Южная Корея планируют импортировать NH₃ и H₂ для энергетики). Россия как крупный производитель природного газа может также развивать «синий» водород (метан + улавливание CO₂). Технологически это сложно и требует инвестиций, но даст шанс использовать газ в декарбонизированном виде.
Поглощение углерода и леса
Огромные лесные массивы и болота делают Россию одним из главных потенциальных игроков на рынке углеродных единиц (carbon credits). При правильной системе учёта и охраны лесов РФ могла бы продавать квоты на поглощение CO₂, монетизируя свой природный капитал. Пока этого нет (внутренний рынок углерода только пилотируется), но потенциал значителен.
Критические минералы
Энергопереход повысил спрос на никель, медь, литий, кобальт, платину, редкоземы. Россия богата многими из этих ресурсов (никель, медь, платина, кобальт, редкоземельные металлы). Развитие их добычи и переработки может обеспечить РФ новую экспортную статью взамен углеводородов. Уже сейчас ~5% мирового производства кобальта и редкоземельных концентратов — российские. Рост этого сектора стратегически важен.
Атомная энергетика
В условиях декарбонизации мир обращает внимание на атом как стабильный безуглеродный источник. Россия (госкорпорация «Росатом») — один из лидеров глобального атомного инжиниринга, строит реакторы за рубежом (присутствие в 12+ странах) и держит ~40% рынка обогащения урана. Спрос на новые АЭС и топливо потенциально возрастёт к 2030 г. (особенно небольшие модульные реакторы). Политические барьеры тут меньше, чем в торговле нефтегазом, поэтому Росатом остаётся ценным активом международного сотрудничества (даже Венгрия, Турция — члены НАТО — продолжают проекты с ним). Развитие ядерной энергетики внутри РФ (цель достичь 25% в выработке к 2045 г.) также вписывается в низкоуглеродную стратегию.

Вместе с тем, использование этих возможностей требует перестройки внутренней политики. Необходимо признание стратегического характера энергоперехода для РФ. Пока же, согласно принятой в 2023 г. Стратегии низкоуглеродного развития до 2050 года, Россия планирует достаточно умеренное снижение своих выбросов и не спешит вводить внутреннюю цену на углерод​. Власти официально считают форсированную декарбонизацию невыгодной, делая ставку на постепенность и компенсируя внешние углеродные налоги переориентацией экспорта​ (rbc.ru). Однако эксперты предупреждают, что «отсидеться не удастся»: энергопереход неизбежен и по климатическим, и по геополитическим причинам​ (econs.online). Бездействие только усилит риски, тогда как проактивная стратегия позволит смягчить удар​ (daily.hse.ru). Например, если развивать у себя низкоуглеродные технологии, Россия сможет к 2030-м предложить рынку конкурентные «зелёные» продукты (сталь с низким CO₂, «зеленый» СПГ с компенсацией выбросов и т. п.), сохранив сегменты рынка. Также участие в международных климатических инициативах (тот же рынок углеродных кредитов) может дать доступ к финансам и технологиям.
В рамках адаптации к энергопереходу обозначились следующие направления:
Диверсификация экономики
Минэкономразвития реализует планы структурной перестройки, предполагая к 2030 г. снизить долю нефтегазовых доходов бюджета и нарастить несырьевой экспорт (ИТ-услуги, машиностроение, агро). Например, экспорт сельхозпродукции РФ уже ~$ 41 млрд (2021) — близко к экспорту газа. Укрепление позиций на глобальном рынке продовольствия (зерно, масло) — один из способов компенсировать углеводородные потери.
Развитие переработки сырья внутри страны
Вместо экспорта нефти и газа — перерабатывать их в нефтехимию, пластики, удобрения с более высокой добавленной стоимостью (и потенциально меньше зависеть от сужающегося рынка топлива). Есть проекты новых нефтехимических кластеров (Амурский ГХК под этилен и пластики, газохимия на Ямале и пр.). Хотя спрос на нефть как топливо может снизиться, спрос на нефть как химическое сырье (пластмассы, синтетика) сохранится дольше. Россия стремится занять эту нишу.
Национальный проект по водороду
До санкций существовала «дорожная карта» развития водородной энергетики с пилотными экспортными проектами на 2030 г. Сейчас ориентиры сместились на внутренний рынок и дружеские страны (например, обсуждается РФ—КНР сотрудничество по водороду). Ведутся НИОКР по электролизёрам, создан консорциум вузов и компаний. Если удастся к концу десятилетия наладить производство водорода в промышленных масштабах, Россия сможет подключиться к глобальным водородным цепочкам, которые начнут формироваться.
Углеродное регулирование внутри РФ
В 2022—2023 гг. реализован пилотный проект Сахалинской области по достижению углеродной нейтральности, введены элементы торговли квотами на выбросы в регионе. Планировалось распространить эту систему по стране, однако процесс приостановлен. Тем не менее крупные компании (особенно экспортеры в ЕС) внедряют корпоративные стратегии снижения выбросов, готовятся к отчётности по углеродному следу. Вероятно, по мере созревания внешних рисков Россия введёт и федеральную систему учёта/торговли выбросами, что позволит интегрироваться с международными рынками углерода.
В общем, энергопереход для России — это одновременно экзистенциальный вызов и шанс переформатировать экономику. В ближайшие 5−7 лет (к 2030 г.) прямые потери могут быть не столь ощутимы — мировой спрос на нефть/газ ещё держится, а Россия нашла новых покупателей. Основные риски проявятся позже, но закладывать фундамент адаптации нужно уже сейчас. Оптимальным сценарием для РФ эксперты называют проактивную модернизацию: использовать «окно возможностей» нынешних экспортных доходов для инвестиций в новые отрасли, развивать сотрудничество в сфере климата (например, предлагать свои поглощающие лесные проекты в обмен на инвестиции, участвовать в международных научных инициативах по климату). Без таких шагов Россия рискует столкнуться с постепенной утратой конкурентных позиций и сокращением доли в мировой экономике по мере того, как глобальные макротренды будут набирать силу. Как отмечено в докладе НИУ ВШЭ, «углеводороды более не могут быть драйвером российской экономики», но у страны есть ресурсы и технологии, востребованные и в низкоуглеродном мире — надо лишь суметь ими воспользоваться. Российские учёные подчёркивают: у РФ огромный потенциал дешёвого сокращения выбросов и поглощения CO₂, и если его реализовать, можно превратить климатическую повестку из угрозы в источник конкурентных преимуществ​ (daily.hse.ru).